Во Всемирный день окружающей среды (День эколога) уместно кратко обрисовать смысловую перспективу столь часто проговариваемого нами в современную эпоху слова «экология». Ведь для многих людей оно, пожалуй, является довольно неопределённым. Между тем, существеннейшим смыслом, определяющим экологическую проблематику, является стремление человека/человечества к выживанию на планете, к надёжному обеспечению людьми своей жизнедеятельности.
Слово «экология» означает науку о взаимоотношении организмов, их сообществ между собой и с окружающей средой, шире — о взаимосвязи различных элементов в природе. При этом словом «экология» одновременно обозначают и саму реальность, которую изучает наука-экология — указанные взаимоотношения, взаимосвязь... В обыденном словоупотреблении подобное «натуральное» понимание экологии как раз значительно преобладает над «дисциплинным». Конечно, когда говорят «конгресс экологов», «экологическая литература», «экологические уроки», то имеют в виду экологию-науку. Однако когда толкуют, скажем, об экологии той или иной местности, о «хорошей» или «плохой» экологии, то имеют в виду определённое состояние природной среды (экология-среда).
Существенным аспектом состояния среды является её устойчивость (стабильность) или неустойчивость (нестабильность) в плане «ассортимента» и численности взаимодействующих элементов, а также схем их взаимодействия.
Оценка экологии как среды в полярности «хорошего»/«плохого» подразумевает, что «хорошим» является такая среда, которая стабильна и одновременно близка к некоему «первозданному» «заповедному» для оценивающего её человека состоянию: например, традиционно хвалят экологию тех уголков земного шара, которые 1) из года в год пребывают в единообразном состоянии; 2) удалены от цивилизации, не ведают несомых ею опустошения (т.е. ликвидации в них части объектов/элементов), загрязнения (т.е. привнесения в них новых объектов/элементов, вызывающего ликвидацию прежних, а также не усваиваемых, не перерабатываемых средой). Если же люди ведут речь не об «уголках» земного шара, а об обширных территориях, о Земле в целом, то высказываются об «экологии в регионе», «экологии в стране», «экологии на Земле», а также об «окружающей среде», состояние которых может «портиться», «ухудшаться», становиться «неблагополучным» или, наоборот, «улучшаться», «оздоровляться», быть «благополучным», которым люди могут «наносить урон» или же, наоборот, «беречь» их, «защищать». При этом мерилом позитивного/негативного вновь выступает степень стабильности и «первозданности» — в последнем случае люди устойчиво говорят об «экологической чистоте», иногда об «экологической девственности» или, напротив, о «нарушенной», «испорченной», о «безвозвратно нарушенной/испорченной» экологии/среде…
Приведённые наблюдения над существующей словесно-мыслительной практикой позволяют с лёгкостью разглядеть, что все экологические реалии и представления о них центрируются на человеке. Это его «окружает» среда («окружающая среда», «экология страны/региона»), которую он «портит», «загрязняя», или, наоборот, пытается «оздоровить», «защищая», о которой «грезит» как о «первозданной», «девственной», всё больше пребывая при этом в экологии-среде им же «нарушенной».
Однако поскольку человек есть явление довольно объёмное, необходимо далее уточнить, что экология-среда центрируется не просто на человеке, а на его жизненном благополучии или неблагополучии — физиологическом (жизнь и здоровье — иначе: здоровая жизнь — или, наоборот, болезни и смерть), а также эстетическом (удовлетворённость жизнью, удовольствие от жизни, жизненный комфорт или супротив этого неудовлетворённость жизнью, неприязнь к ней, жизненный дискомфорт). При этом, естественно, чаще всего физиологическое благополучие обуславливает благополучие эстетическое (лишь иногда возможны иные варианты: так, герои некоего фильма в одиночестве проживали в заражённой радиацией местности, обрекая себя и своё потомство на соответствующиее заболевания, однако при этом восхищаясь окружающей их красочной безлюдной природой…).
Выявленное центрирование на жизни человека вполне «расшифровывается» во всех приведённых выше устойчивых словах и выражениях. Так, в качестве «первозданной» людьми «воспевается» природа, каковой она пребывала, скажем, после ледникового периода до её активного освоения человеком, однако отнюдь не в поистине «первозданный» период «первичного бульона» миллиардолетней давности, которого люди не видели и видеть принципиально не могли, в котором жизнь человечества была бы невозможной. Так, «загрязняющими» среду объектами человек полагает производимый им пластиковый мусор, разлившуюся на поверхности земли (вполне природную по своему происхождению!) нефть, которые, «убивают живое», «теснят» его, однако отнюдь не расценивают загрязнителями среды ту же нефть, когда она покоится в земных недрах, или же толщи осадочных, вулканических пород, которые в ряде мест земного шара также существенно «теснят» популяции организмов. Так, ценимая человеком стабильность (сбалансированность) окружающей его среды привязывается к вполне определённому временному масштабу — настроенному на десятилетия, иногда на столетия, тогда как средовая (не)устойчивость в рамках недельных, суточных, часовых периодов его практически не заботит, между тем таковая оказывается жизненно важной для непродолжительно живущих существ — насекомых, микроорганизмов. В связи с последним соображением следует указать и на тот очевидный факт, что человек заносит в «Красную книгу» «исчезающие виды растений и животных», но, опять-таки, не микроорганизмов, масштабно контролировать сообщество которых ему организационно не под силу. Однако известно, что ряд микроорганизмов для человека полезен, жизненно необходим, и если их бытие в природе оказывается небеспроблемным, то их неплохо было бы оберегать. С другой стороны, множество микроорганизмов для человека опасны, подчас смертельно, но заботиться о сохранении этих «ужасающих стихий» для людей противоестественно, хотя в мире животных и растений, человек готов оберегать даже опасных для него существ, поскольку в целом сообщество последних человечеством без особого труда удерживается «в рамках дозволенного». Заключительным аргументом относительно явно антропоцентрического характера экологической проблематики может выступить тот, что человек в целом заботится о Живом (сохранение биоразнообразия, продолжительности жизненных циклов), «панически» избегая Безжизненного, тогда как Природа равно включает в себя и живое, и неживое — на земном шаре и флору с фауной, и земную кору с недрами, в космосе и нашу окутанную атмосферой, биосферой «голубую» Землю, и её «серую» спутницу Луну, лишённую атмосферы, а также каких бы то ни было признаков жизни.
В результате можно сформулировать, что в своих экологических устремлениях человек в конечном счёте заботится не о «природе-самой-себе», а о «природе-для-человека», что он отнюдь не преодолевает свой «эгоизм» в отношении Природы, но лишь сменяет его былую «разнузданность» на «умудрённость», «рачительность». В этом смысле забота об упомянутых «исчезающих видах», о «братьях наших меньших» есть перимущественно забота о биоразнообразии, о сохранении сложной настройки природного комплекса, необходимых в силу того, что при видовом оскудении, при нарушении, упрощении структурной настройки природный комплекс «больно ударит» по жизни человека.
Экологические же мотивы «чистого» почитания человеком окружающей его среды, его бескорыстного сосуществования с её элементами в культуре человечества предельно скудны, хотя, возможно, встречаются. Здесь следует заметить, что такая «чистота» ускользает как из восхищения «красивыми» природными ландшафтами, оборачивающегося эстетическим эгоизмом (более «чистым», бескорыстным было бы если не восхищение — насильно мил не будешь, — то хотя бы некий пиетет перед непривлекательными, некрасивыми формами среды), так и из нейтрально-безразличного отношения к природным элементам, вследствие того, что человек их просто не замечает (менее эгоистичной являлась бы позиция активно-внимательного отношения ко всему обыкновенному, неприметному). Сказанное, между прочим, позволяет усмотреть искомую неэгоистическую позицию в мировоззрении иных учёных, «уважительно», «партнёрски» относящихся к различным природным формам вне имеющихся у них же прагматических или эстетических пристрастий — вплоть до таких форм, как аморфные геологические образования, разрушенные природные объекты, продукты выделения и разложения организмов, организмы-паразиты, микроорганизмы и т.д. — то есть всего того, к чему обычные люди безразличны или же испытывают неприязнь, отвращение.
В заключение уместно культурологическим образом сослаться на то, что ярким символическим выражением идеологии антропоцентризма выступает библейский сюжет о передаче Богом сотворённого им земного мира во владение, в подчинение сотворённым им же первым людям. Что же касается идеологии партнёрских взаимоотношений человека с другими частями природы, то таковой у различных народов полон фольклор, укоренённый в первобытности, она проявляется в тотемизме. Соответствующие источники свидетельствуют о специфической внимательности людей к окружающей их среде, о родственном, товарищеском отношении с её объектами, в значительной мере подчинении им. В первобытную пору люди использовали для своего жизнеобеспечения лишь небольшую часть среды, будучи исполненными при этом характерной скромности, умеренности, расплачиваясь за потребляемое своими «кровью и потом», нередко жизнью. Однако с «высоты» нынешней исторической точки зрения мы можем полагать, что подобный природо-общежитийный настрой был обусловлен просто-напросто малочисленностью людских сообществ, и когда последние стали многочисленными, неумолимо наступило время библейской идеологии. Современные европеизированные люди с их «экологическим эгоизмом» не противостоят первобытным людям с их «экологической коллегиальностью» — как это иногда начинает нам навязчиво казаться в просвещённом отвращении от собственного эгоизма (антропоцентризма), — а являются всё теми же людьми, просто отшагавшими обширный исторический путь с его естественными обстоятельствами, важнейшим из которых устойчиво выступает рост численности человечества. В качестве же социокультурного связующего звена между древними «коллегиалами» и современными «антропоцентриками» можно полагать древних же скотоводов, превративших, согласно существующим гипотезам, в ходе своей «экологически безрефлексивной» жизнедеятельности, былые африканские пастбища в великие пустыни, или, например, древних охотников более северных широт, истребивших великанов-мамонтов, которые потенциально могли бы дожить до нынешних дней…
Комментариев нет:
Отправить комментарий